САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
РОССИЙСКОГО ИНСТИТУТА КУЛЬТУРОЛОГИИ

english


НОВОСТИИНСТИТУТСТРУКТУРАМЕРОПРИЯТИЯПУБЛИКАЦИИКОНТАКТЫКафедра ЮНЕСКО

ИССЛЕДОВАНИЯ

Направления и темы исследований
Гранты
Библиография по грантам
Диссертационные исследования
Прикладные исследования и проекты
Востребованность научного потенциала

МАТЕРИАЛЫ

Материалы конференций и конгрессов
Материалы круглых столов и семинаров
Философско-художественные альманахи
Серия книг «Мир культуры»

ПРОЕКТЫ



Российский культурологический конгресс


Международный журнал исследований культуры


Серия монографий
«Фундаментальные проблемы культурологии»



Семинар «Анализ кино-текста»

logo
Серия книг machina media

Стр.: 1 2 3 4 5


Концептуально-теоретический анализ экстремальных и оптимальных условий бытия культуры (2003–2005 г.)

Конева А. В. Воззрение на мир: мир как картина, мир как текст… // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Экзистенциальный и исторический опыт. Вып. 20. — СПб: Эйдос, 2004 — С. 332–345.

Система ценностей и мировоззренческих ориентиров характеризует каждое культурное целое. Именно эта система, которая может варьироваться и модифицироваться в разных общественных устройствах, претерпевать метаморфозы в историческом движении культур и их взаимодействии, и сохраняет ряд своих фундаментальных черт в неизменности, составляет «матрицу», позволяющую культуре воспроизводить свою традицию и существовать как механизм трансляции опыта. «Матрица» представлений о мире и месте в нем человека включает в себя понимание того, что есть человек, природа, пространство и время, вселенная, человеческая мысль и деятельность, власть и господство, вина и любовь, Бог и история. Эта «матрица» обладает антропологическими характеристиками в силу того, что она является продуктом человеческого воображения. Образные представления человека о мире, то, что в философии получило название «картина мира», складываются из представлений о пространстве и времени, природе, Боге и истории. Когда человек наблюдает мир, он обнаруживает в нем вещи и людей, и себя самого. Отличая себя от другого, он осознает пространство, а наделяя образ Другого значимостью, встает перед проблемой идентичности. Идентифицируя себя изменяющегося, он осознает время. Структурные элементы картины мира остаются неизменны, изменяются в ходе истории лишь соотношение между ними. Эти структурные элементы выбраны не случайно, они детерминированы антропологической структурой воображения, которое оперирует символами и образами телесности и материи; света и тьмы; интимности и проникновения; цикла и ритма. Ж. Дюран говорит о схождении образов и их взаимосвязи, что подтверждает их структурированность в формировании устойчивого образа мира. Этот образ мира не только космический, но и социальный, то, что П. Бергер и Т. Лукман называют «символическим универсумом», системой теоретической традиции, впитавшей различные области традиции. «Области традиции», то есть то, что легитимировано как традиция и отягощено значимостью в данной культуре и сознании людей, также детерминированы доминирующей системой представлений о мире и именно они являются основаниями для установления отношений людей и утверждения идентичности. Глобальные процессы современности не поддаются окончательному толкованию, они ускользают от представления в интертекстуальность, потому что утопическая идея «безграничности мира как текста» не может быть реализована. Граница есть часть структуры — структуры воображения, если границы нет, наплывает властное Ничто, разрушаю то, что завоевано (прочтено, проинтерпретировано) воображением. Процессы глобализации современной культуры позволяют догадываться о тенденции интертекстуальности в воззрении на мир, но структурирующее воображение по-прежнему удерживает мир в границах текста.

Летягин Л. Н. Черновики и подстрочники Петербургского текста // Жизненный мир поликультурного Петербурга. Материалы международной научно-практической конференции. 6-9 октября. 2003 года. — СПб: Астерион, 2003 — С. 150–155.

Петербург — открытый город. Эта устойчивая характеристика городского ландшафта воспринимается вполне законной частью культурного опыта, который был унаследован Российской столицей от имперского Рима. Пространственная контекстуальность города становилась выражением исторического предопределения. Невский проспект возникает как «ось времени», относительно которой формируется в качестве «композиционного целого» полутысячелетний период отечественной истории с его проекцией в будущее. Закладка Новой столицы происходила «перед лицом всей Европы» и имела форму «исторического ответа». Под этим углом зрения следует рассмотреть некоторые актуальные производные «открытости» Петербурга, наиболее емким выражением которых выступают его толерантность и веротерпимость. С первого дня своего существования Петербург был многонациональным и многоконфессиональным городом. Экономические приоритеты в значительной степени предопределили тот факт, что Северная столица России формируется как полирелигиозное пространство. Не менее актуальными при выборе места для будущего «столичного града» представляются критерии исторического ретроспективизма. Град Св. Петра возникает на Невских берегах как столица христианского мира, и потому закономерно, что его главная «першпектива» мыслится наглядным примером созидания архитектоники христианского единства. Д. Лихачев с полным основанием называл Невский проспектом веротерпимости. Вместе с тем очень важно обратить внимание на планировочные и градостроительные особенности центра столицы, учитывавшие архетипы, укоренившиеся в национальном сознании задолго до наступления революционной и поворотной петровской эпохи. Все «инославные» христианские храмы выстраиваются на левой стороне Невского проспекта, с правой стороны которого возвышается православный Казанский собор. Отмеченный факт оценочной противоположности воспринимается не просто как утверждение авторитета православия, а выступает характеристикой мировоззренческого порядка. Петербург — это город «имперского диалога». В «симметрии» Невского проспекта оказались расставлены неслучайные смысловые акценты, так как приоритеты экономического партнерства не могли распространяться на равенство позиций в сфере духовной.

Летягин Л. Н. «Человек поступающий»: опыт эстетической аналитики // Известия РГПУ им. А. И. Герцена: Научный журнал. Общественные и гуманитарные науки. Вып.4(7). — СПб: Российский государственный педагогический институт им. А.И. Герцена, 2004. — 35–44.

Человек волен поступать. Поступок как важнейший акт практического познания всякий раз оказывается действием, преодолевающим пределы возможного. Проблему самооценки человека в соотнесенности с внешней интерпретацией его поступков с подкупающей простотой не раз помогала решать аналогия с самыми простыми математическими операциями (Фридрих Великий. И. Бродский. Л. Толстой). Несомненно, что система квалиметрических подходов позволяет оценить в качестве «целого» неслучайные индивидуальные черты?. Намного сложнее осуществить оценку отдельных «биографических слагаемых», которая начинается с принципов их обнаружения среди фактов «предустановленной гармонии», реалий «жизненного мира» или не поддающихся «бытовой» атрибуции явлений «философии жизни». В известной апории Зенона из Элеи движение летящей стрелы представлено как сумма моментов покоя. В каждый момент времени стрела должна занимать определенное пространство и, следовательно, движения нет — сумма «нулей движения» не может составить положительную величину. Логика биографического «целого» неизбежно растворяется в единичных актах — моментах человеческого поступания. Отдельный факт не решает вопроса множественной идентичности личности — отношениях особенного (своеобычного) и целого (общего) в пределах жизни как культурного текста. Вместе с тем поступок интересен не как пример частного наблюдения, а как репрезентирующий момент судьбы. Философия поступка обнаруживает свой действительный статус в горизонте исторической событийности, определяющей собою «меру всей жизни». Эстетическое содержание всех видов деятельности может быть сведено к интуитивно принимаемым формам освоения пространства и «вживания» в свое время. Изобретенный «дщерью Петровой» принцип дробления целого на фрагменты имеет в рассматриваемом случае несомненную игровую природу и прямо соотносится с ключевыми тезисами эстетики барокко. Факт, который «в первом прочтении» обнаруживает лишь свою анекдотическую природу, устанавливает на практике совсем иные отношения с реальностью. Частный случай биографии самым неожиданным образом позволяет осуществить поворот от акцидентного рассмотрения — к аксиометрической оценке содержательного контекста. В своих действиях человек движим чувствами не в меньшей степени, чем рациональными установками, и эстетическая аспектология поступка определяется на самых различных ценностных уровнях. При этом не будет новостью досужая мысль, что с этической точки зрения можно все делать правильно, но при этом не поступать красиво. И, наоборот, «порок так живописен, а добродетель так тускла! Что же это за ужасы!» — сокрушался В. Розанов. Личности яркой противостоит личность «бесцветная». Наличествующие симпатии подчеркивают асимметричность взаимооценок, что предопределяет отмеченную Дж. Морено неравномерность распределения эмоциональных предпочтений между членами социальной группы. Вместе с тем в социальной индексации форм деятельности не в полной мере оказываются проявлены именно эстетические критерии, определяющие действительное положение индивида — его авторитет, статусность в системе межличностных отношений. От непосредственного «чувства ситуации» (предваряющего и побуждающего к действию), через рецепцию телодвижений как «функционального удовольствия» (К. Бюлер), до последующего отбора ценностно окрашенных событий биографии как «обдуманного воссоздания жизни» (П. Вяземский), — везде присутствует обязательная эстетическая рефлексия, дополняющая собою рационально постигаемые формы бытия.

Луняев Е. В. Энциклопедия: екатерининское послесловие // «Науки о культуре — шаг в XXI век». Сборник материалов ежегодной конференции-семинара молодых ученых. Москва, 2–3 декабря 2004 г. — М.: РИК, 2005. — С. 320–324.

В этой статье анализируется «Наказ императрицы Екатерины, данный Комиссии о сочинении проекта Новаго Уложения» 1767 года как программный правовой документ второй половины XVIII века, закономерно появившийся в России под влиянием западно-европейской философской и общественной мысли. Императрица Екатерина II в начале своего царствования считала, что безупречное законодательство служит чуть ли не единственным решением самых сложных проблем, возникающих при управлении государством.
Анализируемый труд богат общими теоретическими положениями о государстве, о развитии общества, о гуманности и цивилизации. Многие идеи были прямо заимствованы из сочинений других авторов, в том числе из сочинения французского философа Ш.-Л. Монтескье «О духе законов», трактата итальянского просветителя Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях», сочинений Гельвеция, выдающегося публициста XVI века Ивана Пересветова. С этом сочинении немало указаний на такой источник моральной ориентации императрицы как Священной Писание: во вступительных статьях Екатерина представляет христианские ценности как ментальные установки русского этноса. В «Наказе» Екатерина хотела дать обоснованную всеми возможными аргументами трактовку собственной самодержавной власти, договориться с обществом о целях политики государства и методах их приведения в жизнь. Можно рассчитывать это сочинение императрицы как своеобразные «кондиции», «Общественный договор», которые Она предлагала народу. Как мы видим, стремления и грезы Екатерины II были направлены в сторону идеальных форм государства.
Планомерность и основательность поступков и решений императрицы проявляется в попытке введения в обиход государственных мужей из Уложенной комиссии такого оборота, как «приуготовление умов людей». Здесь проявляется дальновидность, осторожность и мудрость Екатерины. Даже в период страстного увлечения философией Монтескье, Вольтера и Дидро и их последователей (этот период совпадает и во многом обуславливает написание «Наказа»), Екатерина не доходила до такой крайности — пытаться воплотить их идеи в своей государственной деятельности. О том же Дидро Она впоследствии говорила графу Сегюру: «Я много и часто беседовала с ним, но больше с любопытством, чем с пользою».

Магомедова А. А. Двуликий Прометей // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Тематический выпуск «Творение, творчество, репродукция: философский и религиозный опыт «. — № 15 , ФКИЦ «Эйдос», Санкт-Петербург, 2003. — С. 321–334.

Стремление понять такое текучее и трудноуловимое явление как повседневность с неизбежностью приводит к мифу. Миф повествует о прорыве священного в мир и обосновывает реальность. Сакральное сказание, повествующее о том, как все появилось, каким образом возникли определенные формы поведения, некое как должно быть, составляет парадигму всех значимых актов человеческого поведения. Ритуальное воспроизведение мифа позволяет погрузиться в сакральное пространство, заряженное энергией творения, дает возможность узреть деяния творящего начала и воспринять урок созидания. Но каким образом сакральное знание становиться достоянием мира дольнего? Кто передает это знание, кто приподнимет завесу, разделяющую два мира? Кем является тот, который непостижимое и недоступное делает достоянием всех? Бунтовщиком, низвергающим все устои или первооткрывателем, несущем новое и неизведанное? Такая постановка проблемы несомненно отсылает нас к одной из значимых фигур в истории культуры — Прометею. Кто он — хакер, взломавший могущество царственного Зевса, и тогда он преступник, дерзнувший посягнуть на чужое, или нечто большее нежели фигура, крадущая огонь с Олимпа. Эсхил, описывая противостояние Прометея и Зевса, и соответствующе ему поступки, оправдывает проступки Прометея его любовью к людям. Бесспорно, Прометей их любил, но двигали им и неудовлетворенное самолюбие и стремление взломать самодостаточность олимпийских богов. Прометей делает сокровенное сакральное знание достоянием дольнего мира. Так он пытается продемонстрировать свою силу и свои возможности в первую очередь Зевсу. Люди и их мир выбран им как некая арена для восстановления попранной справедливости. Зевс в свою очередь в этом противостоянии озабочен необходимостью снять бремя насилия, точнее переадресовать ответственность за развязанное насилие. И в этой ипостаси намечает Прометея. Зевс развязал войну на Олимпе, но он слишком дорожит собой, чтобы принять на себя вину. В греческой мифологии лишь одни персонаж вменяет себе вину — Эдип. Эдип — жертва отпущения за насилие, которое не было им инициировано, но на нем должно было остановиться. Так и Прометей оказывается козлом отпущения за насилие, инициированное Зевсом.

Магомедова А. А. Феномен повседневности: онтологические структуры социального бытия // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Тематический выпуск «Творение, творчество, репродукция: исторический и экзистенциальеный опыт». — № 17 , ФКИЦ «Эйдос», Санкт-Петербург, 2003. — С. 150–166.

В данной статье предпринята попытка описать и проанализировать онтологические структуры повседневности. Повседневность предстает перед нами как Dasein — Здесь-Бытие, Здесь-и- Сейчас-присутствие и, в этом смысле, экзистенция человека выражается в его заботе о бытии. К текстам, задающим модели поведения в повседневной жизни, относятся мифы. В мифе заключено знание, пронизывающее и поддерживающее всю сущность бытия. Миф излагает историю «о начале всех начал», каким образом реальность достигла своего воплощения и осуществления. Миф раскрывает творческую и сакральную природу космогонии, тем самым позволяя человеку экзистенциально утвердиться в возможности как постижения данного бытия, так и возможности его преобразования. Миф претендует на осмысление и присутствие как некой заданности, с одной стороны, и преображение в процессе воплощения, с другой. Функция мифа состоит в том, чтобы развивать модели всех ритуалов и всей деятельности людей, в частности, брака, воспитания, работы, еды, искусства и т.д. Ядром мифа является архе. Архе — это в сущности то пра-событие, которое выступает первообразом и перводеянием в мифе, и которое лежит в основе повседневной жизни. Архе по сути своей целостный гештальт, парадигма последовательности событий, которые должны повторяться несчетное количество раз. Архе мифа выступает в качестве концептуальной парадигмы повседневности и обусловливает ритм повтора в фундаментальной сфере. Реактуализация первоначальных событий дает возможность различать и удерживать реальность, в которой интегрированы абсолютные ценности, направляющие человека и придающие смысл его существованию. Длительное повторение парадигматического жеста во вселенском потоке раскрывает нечто незыблемое и абсолютное. Реальность раскрывается и выстраивается в ритуальном действии. Ритуал позволяет не только имитировать жест Творца, но и войти в мир и преобразовать его. Смысл ритуала в том, чтобы включить фундаментальность и мощь хаоса в строгие рамки структуры, упорядочить и усвоить их. Усвоение мира человеком осуществляется с помощью знаков, символов в их языковом и вещном воплощении. Основы ритуала корнями своими уходят в биологическое, природное, миф же ориентирован на культурное, аналитическое. В их взаимосвязи осуществлен переход от дионисийского начала к апполоническому.

Пиотровский Р. Г., Романов Ю. В., Спивак Д. Л., Гурко Ю. А., Ковалева О. Н., Пиотровская К. Р. Патологии речемыслительной деятельности и их лексико-статистические и информационные корреляты // Актуальные проблемы теоретической и прикладной лингвистики и оптимизация преподавания иностранных языков. Материалы Всероссийской научной конференции с международным участием. 11–13 октября 2005. — Тольятти: Тольяттинский государственный университет, 2005. — С. 3–8.

На материале патологических и пограничных текстов, порожденных соответственно психически больными (шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, синдром Дауна) наблюдаемыми, а также нормальными лицами, находившимися в состоянии выраженного (родового) стресса, проведено изучение лингвостатистической организации речи, находящейся на границе дезорганизации. Применялась формальная компьютерная обработка с формированием частотных словников и дальнейшим расчетом индексов Ципфа-Мандельброта, Хердана, Алексеева-Пиотровского. Общий вывод состоит в наличии синергетических механизмов, подключающихся для обеспечения когнитивной и коммуникативной деятельности при необычных и экстремальных условиях, следы деятельности которых фиксируются по данным ципфовой лингвостатистики.

Спивак Д. Л. Теория состояний сознания в аксиоматике У.Джеймса // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Тематический выпуск «Творение, творчество, репродукция: философский и религиозный опыт «. — № 15, ФКИЦ «Эйдос», Санкт-Петербург, 2003. С. 382–389.

В публикации проводится реконструкция концепции состояний сознания, высказанной классиком современной психологии У.Джеймсом около ста лет назад, но сохранившей свою актуальность для широкого круга наук о человеке и обществе. Основываясь на оригинальном тексте «эдинбургского курса» 1901-1902 годов, проводится рассмотрение предложенного Джеймсом понимания: центра и периферии сознания, этиологии и динамики его изменения, критериев «мистических состояний сознания», а также соотношения теории состояний Джеймса с традиционной метафизикой и с современным постмодернизмом. Основной вывод состоит в том, что в религиозно-психологической концепции Джеймса была фактически проведена замена старой триады «натуральная философия –метафизика-теология» на новую: «психология- религиозная психология-теология».

Спивак Д. Л. Метафизика Петербурга: Французская цивилизация. — СПб: Алетейя, 2005. — 527 с.

Книга посвящена участию носителей «французской цивилизации» в формировании «петербургского мифа» и его воплощении в произведениях архитектурного и монументального искусства, литературы и балета, общественной и философской мысли. Исторический фон составляют перипетии непростых отношений между двумя нациями, от парижского визита Петра I — до посещения Ленинграда президентом де Голлем, и от «наполеоновских войн» — до военно-политического союза в рамках Антанты. Особое место уделено истории наших эзотерических связей, от тамплиерства и мартинизма екатерининской эпохи — до «политического масонства» в преддверии Февральской революции. Книга основана на обширном фактическом материале, накопленном трудами как отечественных, так и французских исследователей, написана занимательно и предназначена для широкого круга читателей.

Спивак Д. Л., Груздев Н. В. Измененные состояния сознания: основные стратегии исследования // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Экзистенциальный и исторический опыт. Вып. 20. — СПб: Эйдос, 2004. — 324–331.

В статье рассматриваются проблемы развития и трансформации теории измененных состояний сознания (ИСС) и намечаются основные стратегии для установления базовых факторов их генезиса и этиологии у нормальных людей. Выдвигаются несколько гипотез, исследующих базовые факторы индукции ИСС. Предлагается батарея психометрических тестов, направленных на вводное изучение психических размерностей гипотетически связанных с возникновением ИСС.

Тимашков А. Ю. Современные подходы к исследованию глобализационных процессов в культуре: синергетический подход // Глобализм в системе категорий современной культурологической мысли. — СПб: ООО «Янус», 2005. — 184–202.

Настоящая статья посвящена методологическим проблемам культурологии и перспективам синергетики в социокультурных исследованиях. Отмечается культурная обусловленность специфики изучения социокультурных процессов, выявляется созвучие синергетики с современным состоянием культуры. Подобно тому, как культура является пространством взаимодействий национальных культур, а те в свою очередь — субкультур, синергетика являет пример взаимодействий разных концепций, научных направлений и дисциплин. Нелинейность и спонтанность взаимодействий, будучи одним из основных принципов развития современной культуры, оказывается так же одной из важнейших идей синергетики. Базовые ценности, которые являются суммирующими поведения людей в культуре, в терминах синергетики оказываются аналогичными параметрам порядка. Краткий обзор синергетических концепций позволяет выявить основные проблемы, которые интересуют науки о культуре: вопрос о свободе и детерминированности, вопрос о методе анализа социогуманитарных систем, вопрос о возможности применения методов, выработанных в рамках естественнонаучной парадигмы в науках о человеке.

Тимашков А. Ю. Культура и образование в условиях информационного общества. Материалы Всероссийского совещания-семинара «Культурологическое образование в контексте модернизации общего образования », Санкт-Петербург,16–17 мая 2005 г. / Под. ред. Венковой А.В. — СПб: ФКИЦ «Эйдос», 2005 — С. 30–34.

Устранение рисков, возникающих как следствие процессов глобализации в современной культуре, возможно только при условии формирования глобального сознания, т. е. «в первую очередь, осознания личной сопричастности процессам, происходящим в мире в целом» (Н. В. Тишунина) на основе нравственности (М. С. Каган), по достижении «высокого уровня культуры личности и культуры ответственности» (Ф. Мамедов). Наиболее эффективным для выполнения этой задачи представляется постижение культур, которое в последнее время стало не только потребностью личности, но и требованием современного общества.

Стр.: 1 2 3 4 5



© Дизайн-студия
Издательства «ЭЙДОС»